Р.Г. Гурчин из тех, кого называют блокадниками. Он родился в 1935 году. В начале войны ему было уже пять лет – возраст,
с которого ребенок уже начинает помнить
все, что с ним происходило. Война, блокада навсегда врезались в его память. Вот как
он вспоминает об этом сейчас:
– «Был конец июня 1941 года, стояла отличная летняя погода, и мы всей семьей сoбирались поехать на дачу, расположенную
в одном из пригородов Ленинграда. Отец
ушел в магазин за покупками, а мама с бабушкой делали последние приготовления
к отъезду. Как вдруг по радио прозвучало тревожное выступление В.М. Молотова об
объявлении фашистской Германией войны Советскому Союзу. Запомнилась на это
сообщение реакция мамы с бабушкой: их
слезы, тревога, страх за будущее. Тревожное настроение передалось и мне.
Война кардинальным образом изменила всю нашу жизнь, как и жизнь каждой
семьи. Отец как квалифицированный инженер и организатор производства был
направлен в тыл страны, в Кузбасс, на
одну из шахт.
Ведь уголь так же необходим
был для фронта, для будущей победы, как
и продовольствие, вооружение и еще
многое другое. А мама, бывшая до войны
домохозяйкой, осталась со мной, пятилетним сыном в городе, который вскоре
блокировали фашисты. Воспоминаний
у меня о тех годах много, хотя все они отрывочны, эпизодичны. И сейчас, спустя 65
лет после полного снятия блокады Ленинграда, я не могу вспоминать о тех трудных
днях равнодушно, слезы то и дело застилают глаза. Помню налеты ражеских само
летов на город, тревожный вой сирен, предупреждающий о бомбежках, пылающие
в пожарах дома, расстрел очереди за хлебом фашистскими самолетами. Все слилось
в памяти в одну картину. А еще запомнилось, как оборонялся от врага наш город.
В частности, стреляющие по самолетам со
свастикой зенитки, расположенные на стадионе им. Ленина, рядом с еоторым жила
наша семья. Помню, как вражеская бомба
попала в дом на Ждановской набережной.
А еще запомнилась весна 1942 года и первые трамваи, которые пошли в блокаду.
Я с мамой ждал на остановке трамвай,
чтобы поехать к маминой сестре. Это был
апрель 1942 года, когда, преодолевая неимоверные трудности, электротранспортники в блокаду вновь пустили трамвай по
рельсам. И он уже не останавливал свой
бег, работая на победу.
Постоянно хотелось есть, а питание
было крайне скудным. Мама с начала войны стала работать швеей на фабрике, получала рабочую порцию хлеба
в 250 граммов,
но на двоих с сыном этого не хватало. Приходилось есть вареную «дуранду». Ездили
на Среднюю рогатку, собирали там листья
от капусты, лебеду. А щавель на этом фоне
был просто деликатесом. Запомнился
и такой эпизод. Раз пошли мы с мамой
в булочную выкупать хлеб по карточкам.
Я так хотел есть, что попросил маму отдать
тут же мне довесок. Но пока она его вынимала, прямо в магазине на нее налетел какой-то голодный человек, вырвал из рук ее
хлеб и стал с жадностью его поглощать. На
него налетели люди, пытаясь отнять чужой хлеб, но это им оказалось не по силам.
Голодный упал на пол, продолжая поглощать этот хлеб. И даже избиения не смогли
оторвать его от этого.
Так мы с мамой остались без еды на этот день. Пришлось нам
пережить и еще одну беду – кражу карточек, что в то время было вообще-то делом
обычным Карточки давали на десять дней.
Беду помогли нам пережить мамины подруги, простые работницы, которые до конца декады делились с нами своим скудным
пайком.
В 1942–1943 годах я ходил в детский садик, там нас кое-как подкармливали. Часть
пути приходилось идти одному. Наставления мамы при этом были категоричны: не
останавливаться и ни с кем не разговаривать, как бы ни просили. Были всякие случаи, например, два ребенка, отправленные
родителями в садик, попросту пропали.
Был трудный случай и у меня. Однажды,
когда мама отпустила меня, чтобы я один
добежал остаток пути до садика, меня окликнула какая-то женщина: «Пойдем со
мной, мальчик, я тебя покормлю». Есть,
конечно, очень хотелось, но я заподозрил
неладное, ответил навязчивой незнакомке:
«Ничего не надо…». И вбежал в парадную
садика. Незнакомка меня здесь настигла
и схватила. Я закричал.
Спасла меня вос
питательница, выбежавшая на шум.
Ярким воспоминанием детства был
прорыв блокады в 1943 году. Мы с мамой
в этот день шли по Малому проспекту
к ней на работу. Все встречные люди, узнав о прорыве блокады, искренне радовались, ликовали, обнимались и целовались.
А полное снятие блокады в январе 1944
года было для всех ленинградцев настоящим праздником. Вспоминаю салют
в честь этого события на Петропавловке.
А в День Победы, 9 мая 1945 года, когда
мне было уже почти десять лет, я впервые
увидел, как вели пленных немцев по Ждановке. Они шли колонной, каждый в потрепанной военной форме без погон. И публика, все, кто встречался на их пути, бросали
в них с ненавистью камни. Охранники их
отгоняли, давали предупредительные выстрелы в воздух. Потом пленных немцев
водили на военный завод, расположенный
на Малом проспекте, на работу. И те же
женщины, бабки, которые раньше в них
кидали камни,
теперь их с жалостью подкармливали, давали кусочки хлеба, другое
съестное. Так на моих глазах проявлялся
характер нашего народа –
гневного к врагам, но отходчивого, способного сочувствовать поверженному противнику».
Подготовил: Валерий Межонный
Газета
«Петербургские магистрали»
|
